Кобольды

[spacesoap]

Я приоткрыл дверцу шкафа. На улице уже стемнело, в корпусе давно объявили отбой и палату заливал только призрачный, будто лунный, свет фонаря. Ребята тихо переговаривались, обсуждая сегодняшний день. В лагере был большой спортивный праздник, наш отряд выиграл несколько призов, и дети были слишком возбуждены, чтобы уснуть.
В нашем «специальном» лагере принято селить девочек и мальчиков вместе, считается, что это способствует сплоченности и дружеской атмосфере. Многих родителей это отталкивает, но тем, кто присылает сюда детей, наплевать. В этой палате жило четверо, не считая, конечно, меня: Анька Новгородцева, Вадим Сторник, Женечка Круглов и Лена с чудесной фамилией Лиго. Их всех отправили сюда на "коррекцию поведения", потому что посчитали сложными, проблемными детьми. И в большинстве случаев ошиблись. А я просто не любил показываться на свет.
- А ложиться спать нужно вот так, закутавшись одеялом со всех сторон, - задыхаясь от восторга сообщила Анька, наша заводила, - если ты оставишь хотя бы кончик пальца, то ночью за тобой придут кобольды.
Воцарилось молчание и все беспокойно заерзали. Я улыбнулся, восхищенный силой ее убеждения. Это, наверное, странно, но когда большую часть времени проводишь в шкафу, многое становится ясно. Это удобно, отсюда можно наблюдать, оставаясь незамеченным и, главное, ни с кем не общаться. Я не люблю разговаривать и стараюсь держаться отдельно даже от своих.
- Ерунда все это, - рассудительно возразил Вадим и ребята немного расслабились. Родители послали его сюда, потому что считали слишком вспыльчивым, агрессивным, неуправляемым. А на самом деле Вадим просто старался быть взрослым. Его мама рано ушла из семьи, практически сбежала против воли строгого отца и все время хвалилась этим, выставляя себя смелой, решительной женщиной. В глубине души она понимала, что поступила так только от безысходности, но никому бы никогда не призналась в этом. Вадим принимал все за чистую монету. Родители не были ласковы и внимательны к нему и бедняге казалось, что если он повзрослеет, то сможет заслужить их уважение, и он с раннего детства старался поступить по своему. Наслушавшись маминых бравад и наставлений глуповатого отца, он не знал другого способа показать свою самостоятельность. Вадим не понимал, почему родители так ругают его за непослушание и глубокая обида еще больше разделяла их. Попав сюда, он, как и раньше, пытался сопротивляться правилам, но, увидев, что за это никто не собирается ругать, а его новые друзья не делают из распорядка дня трагедии, без сожаления принял жизнь лагеря. К нему тянулись - ребята любили Вадима за рассудительность и справедливость, и постепенно он стал кем-то вроде мирового судьи в нашем отряде. Наверное, Вадим за всю свою жизнь первый раз чувствовал себя в своей тарелке, степенно решая споры и улаживая разногласия. За это его полюбили и вожатые, наверное, сильно удивлявшиеся тому, что его собственные родители не смогли договориться с таким разумным и спокойным мальчиком. Я не завидовал его жизни после возвращения домой. Вряд ли взрослые за это время успеют уяснить ту простую истину, что иногда ребенка нужно всего лишь оставить в покое.
- А вот и нет! - убежденно ответила Анька, - Я это точно знаю. Кобольды приходят поздно ночью, когда все-все спят и забирают с собой тех, кто не закутался в одеяло. В своей норе они заставляют тебя делать самые скучные и ужасные вещи и ты становишься таким же, как они!
- Откуда ты знаешь? - разумно спросил Вадим.
- Мне мама сказала, - ответила Анька.
Ссылка на родителей всегда действовала безотказно. Ребята напряженно замолчали.
- Но я вчера спала без одеяла, - с сомнением сказала Лена, самая младшая из них, - и ко мне никто не пришел.
- Это потому, что кобольды могут выходить на землю только один раз в году, - вдохновлено соврала Анька, - и живут они в лагерях, а в городах не живут. И сегодня - как раз такая особенная ночь. Кобольды собираются все вместе и внимательно следят за нами и если ты заснешь без одеяла, то они схватят тебя своими холодными, мерзкими лапами и утащат прямо под землю!
Лена, сокрушенная такими невероятными аргументами, пискнула и забилась под одеяло. Она была здесь уже вторую смену, но все еще пугалась лагерных страшилок. Собственно, именно поэтому родители и посылали ее сюда. Им показалось, что девочка слишком впечатлительна. Трудно было ожидать другого от ребенка, которому мама перед каждым светофором в подробностях объясняла, что будет, если ее собьет машина. Впрочем, Лена быстро отходила и умела быть храброй, все ее страхи были как будто наносными, следствием внушенной взрослыми обязанности бояться. В лагере она близко дружила только с ребятами из палаты и вожатой Машей, но хорошо общалась с другими детьми и с удовольствием играла вместе со всеми.
- А еще, - Анька накинула одеяло как плащ и стала прохаживаться по кровати, - кобольды маленькие, уродливые и разноцветные, всяких противных цветов - зеленого, желтого, розового. Они грязные, как бомжи, потому что никогда не моются и воняют ужаснее, чем протухшие трупы! У каждого из них всего по три зуба, зато пальцев на руке целых восемь, а их когти длинные, как карандаш и гнилые. Если кобольд оцарапает тебя, то ты умрешь на следующий день!
- Но ты же сказала, что они не убивают, а превращают в кобольдов, - Вадим был впечатлен, но старался этого не показать.
- Или превратишься в кобольда, - с готовностью добавила Анька, - но я бы лучше умерла!
Она закуталась в одеяло и села, торжествующе оглядев палату. Я был в восторге от ее энергии и умении держать внимание на себе. В лагерь Аньку даже не отправили, ее сослали, как революционера. У себя во дворе она слыла хулиганкой, сорвиголовой, ей прочили тюрьму и родители, испугавшись за будущее своей дочери, решили, что здесь ей помогут умерить свою энергию. Анька и правда много шалила - она верховодила во всех компаниях, в которые попадала и всегда выдумывала что-нибудь опасное и увлекательное. Сила ее обаяния была так велика, что даже самые робкие с удовольствием бросались за ней в авантюры. К Анькиной чести надо сказать, что даже самые отчаянные ее предприятия никогда не заканчивались чем-то хуже сломанной руки, за исключением последней большой задумки, которая, собственно, и закончилась приездом сюда. Тогда Анька решила поиграть в Робин Гуда и вместе с друзьями обчистила карманы своих богатых одноклассников. Найденные деньги они честно раздали попрошайкам, но взрослые не поддержали это благородное начинание. В ходе следствия выяснилось, кто был заводилой, Аньку судили страшным судом и приговорили к трем исправительным сменам. Остальные воришки были признанны невинными жертвами дьявольских замыслов и отделались домашним арестом.
Анька и в лагере не успокоилась и чаще других проводила полдник в позорном углу, но она все же училась на своих ошибках и немного сбавила обороты. Мне она нравилась больше всех. Если бы мы не были так непохожи, то я бы, наверное, даже начал за ней ухаживать.
Ребята уже забыли про эту историю и начали рассказывать обычные истории про черную руку, но в своем углу внезапно заерзал Женечка.
- Мне страшно, - тихо сообщил он и заплакал. Дверь в палату тут же распахнулась. Воспитатели в нашем отряде лояльно относились к разговорам по ночам, но всегда чутко реагировали на плач.
- Что случилось? - спросила Маша, милая девушка лет двадцати.
- Женечка испугался, - смиренно ответила ей Анька.
- Дураки, - гневно бросила Маша, присаживаясь на женечкину кровать, - Знаете же, что нельзя.
Она наклонилась к мальчику и начала шептать ему что-то ласковое, тихо поглаживая по руке. Женечка был единственным, кому действительно требовалась помощь. Тихий, рассеянный, он редко обращал внимание на окружающий мир, но если что-то цепляло его внимание, то всерьез. Женечка блуждал в мире своей фантазии, чурался людей и только иногда показывал соседям рисунки или рассказывал свои стихи. Рисовал он действительно хорошо, сочинял серьезно и умело, но его родители, уставшие и отупевшие на однообразной работе, не замечали этого. Они видели лишь его рассеянность, медлительность, неадекватность и, вместо специалиста, который мог бы помочь ему расцвести, раскрыться, отправили сюда, где Женечка, ошалев от новых впечатлений, еще больше замкнулся в себе. Он старался держаться подальше от всех, всегда вжимался в темные углы, пытаясь занять как можно меньше места. Вожатые видели это и пытались добиться его перевода, понимая, что пребывания в этом, хоть и специализированном, лагере только травмирует его еще больше, но директор разводил руками. С родителями Женечки был подписан контракт, Кругловы настаивали на продолжении "отдыха" и он ничего не мог поделать.
Кое-как успокоив мальчика и подождав, пока он заснет, Маша как можно строже приказала не разговаривать и вышла, на всякий случай оставив дверь приоткрытой.
Вадим пожелал всем спокойной ночи и отвернулся к стенке. Анька, как всегда, долго ворочалась, пытаясь устроиться поудобнее и, в конце концов, улеглась в какой-то невероятной позе.
- Пст, - шикнула она, решив напоследок немного пошутить, - Ленка!
- Что? - сонно спросила давно дремавшая Лена
- А что это ты закуталась в одеяло? - хитро спросила Анька, - Боишься кобольдов?
- Нет, просто так теплее, - Лена зевнула и повернулась на бок, - А сама-то ты почему завернулась?
- А я всегда так сплю, - сказала Анька.
- Неправда, - возразила Лена, - Просто ты боишься.
- Я никого не боюсь! - решительно ответила Анька и выставила из-под одеяла ногу.
- Но ты же сама сказала - грязные, вонючие, с огромными когтями, - напомнила Лена.
Анька задумалась. Она не привыкла, чтобы ее пугали и немного растерялась.
- Я все перепутала, - наконец, сказала она, - сегодня ночью они не придут.
- А, ну спи тогда с открытой ногой, - коварно улыбнулась Лена, - а то я подумала, что ты действительно испугалась.
Она зевнула и накрылась подушкой, показывая, что разговор окончен. Аня беспокойно заерзала. Ей вдруг пришло в голову, что кобольды действительно существуют, но девочка гнала от себя эту мысль, говоря себе, что это всего лишь глупая выдумка. Я видел, как нелепый страх завладел Аней, что она поверила и боялась себе в этом признаться. И чтобы преодолеть это, пересилить поселившийся в сердце липких ужас, она не спрятала свою ногу, доказывая самой себе свою разумность, свое нежелание поддаваться иррациональному страху. Но я чувствовал, что она верила, верила, не смотря ни на что.
И, когда все заснули, мы забрали ее с собой.